«Я дождалась утра, сложила вещи на кровати, связала узлом покрывало, взяла за руку годовалую дочку и вышла из дома», — рассказывает Марина, многодетная мама, которая «прошла через ад» и буквально собрала себя заново. Бедность, два абьюзивных брака, тотальный финансовый контроль, многолетняя война за собственный дом и детей — все это не прошло бесследно, но не сломило: глядя на уверенную в себе женщину с ежемесячными расходами до 10 тыс. рублей, сложно представить за этим прошлое, в котором были страх, нелюбовь, насилие. Мы поговорили с Мариной и обратились за комментариями к психологу, чтобы понять, как женщина могла оказаться в эмоциональной ловушке и что делать, если вы столкнулись с подобным.
В семейных конфликтах всегда есть две стороны — предполагаем, что бывший супруг Марины видит причины конфликтов и развода совершенно иначе. Мы созвонились с ним, но он сбросил звонок, когда журналист представился. В документах он обжаловал решение суда, отрицая насилие и заявляя, что «никакого конфликта не было и ударов он не наносил». Редакция по-прежнему готова предоставить бывшему супругу рассказчицы возможность изложить свою версию событий.
Марина родилась в бедной семье. Родители были в разводе, отец девочки платил алименты, но денег все равно не хватало.
— Обычно я донашивала вещи за двоюродными и троюродными сестрами, воспринимала это как должное. Когда у меня появился отчим, я называла его папой. А потом у них с мамой родилась моя сестра, и разница в его отношении ко мне стала разительной. Моей сестре доставалось все, а мне — ничего. Вплоть до того, что он заворачивал колбасу в фольгу или бумагу и делал надрез, чтобы было видно, сколько осталось: ее нельзя было есть только мне. Так я впервые почувствовала, что такое быть падчерицей.
Но я до сих пор считаю, что мой отчим — золотой человек. У него тогда была ответственная должность на «БелАЗе», так что, думаю, у него просто было много стресса в жизни. То, что он сдерживал на работе, срывал, приходя домой, на мне. А сестре доставались вся нежность и внимание, на которые он вообще был способен.
Марина говорит с долгими паузами, видно, что слова даются ей нелегко, чувствуется волнение.
— Конечно, в семье были конфликты. Но я всегда была сильной, терпела. А мама не справлялась: она как будто уходила в себя, закрывалась, опускала руки и ничего не делала. Особенно тяжело ей было, когда отчим бил меня. Например, мог поколотить даже за немытую посуду. Думаю, его тоже били в детстве — видимо, он просто не знал другого способа воспитания.
Ни о каких карманных деньгах речи не шло. По словам героини, на фоне тотального безденежья и нездоровой обстановки в семье у нее просто не было возможности сформировать какую бы то ни было модель финансового поведения.
— Никакого фундамента, кроме постоянного ощущения дефицита денег, любви и всего остального, семья во мне не заложила.
Единственной целью Марины тогда было как можно быстрее уйти из этой семьи и создать свою. Поэтому в старших классах она взялась за учебу, поступила в колледж, переехала в Барановичи и спустя некоторое время вышла там замуж.
Вспоминая первого мужа, Марина сразу признается, что тот много пил. А на вопрос, почему она все же решилась выйти за него замуж, отвечает честно и обыденно:
— Мне отчаянно хотелось создать свою семью, свой мир, который отличался бы от того, в котором я росла. Ну и, скажем прямо, я «залетела». Это звучит очень банально и грустно, но так оно и было.
Как и предчувствовала героиня, брак не принес ей ни облегчения в финансовом отношении, ни утешения в духовном.
— Когда дочке был год, я устроилась на работу главным бухгалтером. Вышла из декрета так рано, потому что мне очень нужны были деньги: муж пил, рассчитывать на него было нельзя. А я планировала получать высшее образование, мне нужно было куда-то двигаться в жизни.
Освоившись на работе, я пошла учиться в университет — $700 в год оплачивала сама (взяла под это кредит). За свой счет снимала квартиру, потому что муж был уже не в состоянии вести бюджет и заниматься регулярными платежами.
Денег, которые я зарабатывала, на все уже не хватало, пришлось параллельно с учебой искать подработку в компаниях, которые берут бухгалтера на аутсорс. Такой темп сильно выматывал меня, я буквально валилась с ног и постоянно думала о том, где взять деньги.
— Когда вы решили уйти от мужа?
— Я очень хорошо помню этот момент: 2 января, мужа пару дней не было дома, а потом он пришел ночью и поднял на меня руку. Я дождалась утра, сложила вещи на кровати, связала узлом покрывало, взяла за руку годовалую дочку и вышла из дома.
Не хочу выглядеть жертвой: я действительно пережила все это, и с того момента прошло уже очень много времени. Моя история должна показать другим женщинам, с чем не стоит мириться.
Марина признается, что одним из самых тяжелых ударов для нее было услышать в тот момент от свекрови: «Ты сама во всем виновата. Ты же его довела, что он поднимал на тебя руку».
— Она мгновенно окунула меня с головой в глубочайшее чувство вины и безысходности. Так я оказалась без жилья, с ребенком на руках и долгом по кредиту за плечами.
Когда Марина оказалась на улице, она обратилась к друзьям. Один из студентов в университете уже проявлял к ней интерес и сразу же уверенно заявил: «Я решу все твои проблемы». Девушка не могла отказаться от помощи и переехала в Логойск.
— За две недели я провела налоговую проверку на старой работе и переехала. Вышла на новую работу в Минске. Жили временно у его родителей. Вроде все было нормально, но я все равно чувствовала: что-то не так. Где-то в глубине души знала, что и это не мой человек. Он тоже пил, а потом начал бить. Кроме того, его родители были против наших отношений, потому что у меня уже был один ребенок.
После того как я устроилась на работу, за два месяца закрыла все свои долги, потому что разница между зарплатой в регионе и в столице была существенной. Если раньше я получала $200—300, то в Минске за исполнение тех же обязанностей мне платили $700 — в 2008 году это были небольшие деньги, но мне хватало. Важно, конечно, и то, что мне не нужно было больше платить за съем жилья.
Потом я узнала, что беременна. Мы расписались, но в отношениях ничего не изменилось: мы жили как будто не вместе, а просто рядом. Пока мы ждали второго ребенка, взяли кредит, купили новую машину и начали строить дом. Все складывалось неплохо, пока не грянул кризис.
Кредит был валютным, и материальное положение в семье снова стало тяжелым.
— Муж был бывшим военным. Уволившись из армии, работал строителем, а после этого — менеджером по продажам. Постепенно открыл свою компанию. Его доходы всегда были небольшие, поэтому он участвовал в строительстве дома и в общем бюджете процентов на 20%.
Я работала почти до самых родов и снова вышла на работу, когда Стефану было всего 4 месяца. Когда собиралась в офис, муж избил меня в первый раз.
Потом он извинялся, конечно, дарил цветы, и все как-то затерлось… Жизнь продолжалась.
Финансово мы какое-то время все более-менее вытягивали. А потом потребовался очень дорогой ремонт автомобиля, который был уже нам не по силам.
Машину, купленную за $14 тыс., мы продали за $8 тыс., погасили кредит на ее покупку и остались ни с чем.
Затем около полутора лет муж вообще не работал. В 2010 году я получала уже более $1000, на эти деньги содержала семью и оплачивала долги по строительству дома.
А в 2011-м случился еще один кризис, рубль обвалился, компании, с которыми я работала на аутсорсе, в один момент закрылись. Я вышла на штатную работу в Минске и устроила туда же мужа менеджером по продажам. В течение какого-то времени он менял работы, но заработок оставался минимальным — что-то около 400 рублей в месяц. Так было вплоть до 2013 года.
И только за два года до развода, то есть в 2016—2017-м, он уже открыл свою собственную компанию, его доход и участие в семейном бюджете стали более-менее ощутимыми.
Но ругаться мы никогда не переставали, и иногда мне прилетало.
Марина пыталась защитить себя, обращалась в правозащитные органы. Суд посчитал пояснения ответчика недостоверными и назначил супругу рассказчицы административное взыскание в размере 250 рублей. Из документов, которые есть в распоряжении редакции, видно, что супруг также подал жалобу, в которой отрицал факт конфликта и физического насилия с его стороны.
— После «срывов» он начинал говорить: «Все будет хорошо, я не буду пить, буду работать, ты для меня самая лучшая». И в отношениях наступала короткая эйфория. К тому же я смотрела на своих детей и думала: «А куда мне идти?»
Сейчас я, честно говоря, вообще не понимаю, как я жила.
— Как муж относился к детям?
— По-разному… Я могу сказать честно, что и сама била своих детей. Потому что… не знала, как справиться с ними по-другому.
Марина плачет, прячет лицо в ладонях, и мы делаем паузу в разговоре, чтобы она могла прийти в себя.
— Хотите сказать, что я ужасный человек? Может быть, и так, но меня так научили родители. И я безмерно виню себя за это…
Мы прожили десять лет, последние два года уже жили в разных комнатах. Это была не жизнь: мы обсуждали развод и раздел имущества.
Дом был оформлен на него, но, поскольку значительная часть средств была вложена мной (включая сумму от продажи квартиры моей бабушки), мы договорились, что ему остается его компания, а мне — дом.
— Когда в семье появился третий ребенок?
— С Рустамом мы познакомились в больнице в Боровлянах (подробности этого эпизода героиня опускает. — Прим. Onlíner), год ушел на его усыновление. До развода он жил у нас уже примерно три года.
Когда мы обсудили детали развода и муж наконец съехал, два месяца мы с детьми жили спокойно. А потом он просто вернулся домой и заявил: «Я буду жить здесь». Оказалось, что он забрал заявление на развод из загса, и я поняла: начинается война.
В доме есть цокольный этаж — там мы разговаривали, чтобы не видели дети.
Он мог поднести горящую сигарету к моему лбу, как будто сейчас начнет тушить, бил меня по таким местам, где не остается синяков. Мог сделать это внезапно, ни с того ни с сего: когда я проходила из комнаты в комнату, когда готовила еду на кухне.
У нас в доме П-образная столешница и плита в углу. Он стоял со стороны прохода, чтобы я не могла выйти, и говорил без остановки, что я плохая мать, что я истеричка, оскорблял. Говорил о том, что он никого не бьет и что я все придумала, что все было не так и мне все показалось… Бывало, что он раскидывал по дому мое белье. А скажешь слово — в ответ десять. Противостоять было невозможно. И тогда я замолчала, полностью ушла в себя и как будто вообще стала терять связь с реальностью…
После того как супругов все же развели, дом, как и договаривались, остался Марине. Но, по словам героини, бывший супруг не перестал за него бороться.
— В какой-то момент он начал «покупать» детей: давал им деньги, говорил «Мама виновата в нашем разводе, мама гуляет». Стал требовать от меня $40 тыс. за него, мол, «ты такая умная, когда тебя в угол загонишь, ты все придумаешь, ищи деньги».
Атмосфера была такой, что мне стало казаться, что я схожу с ума. Я жила в таком стрессе, что не могла нормально ни есть, ни спать, стала забывать простые вещи: когда и что я делала.
Естественно, меня уволили с работы: я постоянно была занята судами, побоями, комиссиями, заседаниями.
Я поняла, что долго так просто не выдержу. Звонила всем подряд, пока наконец в администрации района мне не сказали, что в убежище для женщин, переживших домашнее насилие, как раз освободилось место.
Вика и Рустам в 2019 году поступили в минские колледжи. Вике дали общежитие, а Рустам и Стефан были со мной: с октября 2019 до августа 2020 года мы вместе жили в убежище. Там я заново училась есть, пить, понимать, что я живу, что я существую. Вспомнила, что умею зарабатывать.
Еще два года после убежища мы жили на съемном жилье в Минске, а после того, как Стефана в школе начали буллить из-за его скромного внешнего вида, мы приняли решение о возвращении в дом.
Когда мы вернулись, бывший супруг попытался поставить нас в СОП ввиду того, что я много работала и уезжала в командировки. Комиссия обязала нас сделать ремонт в доме, и мне пришлось срочно сделать его. Я собрала друзей, и мы справились буквально за три дня: все вымыли, поклеили обои.
— После того как личные проблемы перестали отнимать у меня энергию, рабочие дела тоже пошли на лад. Я стала посещать психотерапевта, по-прежнему занимаюсь аутсорсом бухгалтерских услуг, но не совсем в классическом понимании: я готовлю бухгалтеров для найма в те компании, которые обращаются ко мне, обучаю их, помогаю разобраться во всех нюансах и оставляю в штате, а сама занимаюсь только консультированием и контролем.
Уровень моего дохода вырос втрое по сравнению с тем временем, когда я работала только своими руками, а голова была забита ерундой.
— Какие у вас отношения с детьми сейчас? Как сложились их судьбы?
— Мы всегда были близки: я знала про все их волнения, первые влюбленности, они делились со мной сокровенным. Сейчас мы видимся, общаемся часто, но они уже совсем взрослые. Стефан ведет дискотеки в колледже, Вика работает в художественной школе, Рустам постепенно строит карьеру. С бывшим мужем я больше не общаюсь.
Марина признается, что работает без выходных и ощущает себя как никогда в ресурсе.
— Не знаю, как я со всем справляюсь. Да, иногда накрывает бессонница, но истерик нет… Но это уже не та война, которую я прошла, а просто жизнь. Я закрыла все свои кредиты и спокойно трачу до 10 тыс. рублей в месяц. Я уже ничего не боюсь, и никакие мужчины мне нужны: у меня есть я и мои дети. Теперь я просто живу.
Чтобы дать оценку жизненной ситуации, в которой оказалась наша героиня, мы обратились к эксперту Наталье Денисьевой — провокативному психологу, основателю и руководителю центра кризисной психологии «Просто жить!».
— Когда мы видим со стороны историю, подобную истории Марины, самый частый вопрос — почему она просто не уйдет? Со стороны кажется, что нужно просто собрать вещи и уйти. Но за этим «просто» стоит сложный клубок психологических травм, страха и системного насилия.
— Часто в основе лежит проигрывание детского травматичного сценария. Если девочка росла в семье, где отец был абьюзером, применял насилие, финансово ограничивал и унижал, для нее это становится «нормой». Формируется модель: любовь = боль. Это трансгенерационная травма — непроработанные паттерны передаются из поколения в поколение.
У такой женщины просто нет другого опыта. Если ей с детства внушали, что она «виновата», обесценивали ее, то во взрослых отношениях она автоматически берет на себя эту роль. Она искренне верит, что «заслужила» удар, и пытается «стать лучше», лишь бы наступила тишина. Для нее скучно и непривычно, когда хорошо. Эмоциональные качели, к которым она привыкла с детства, — это ее ад, но и ее зона комфорта.
Обвинять женщину — значит становиться на сторону абьюзера. Ни один поступок не заслуживает насилия — точка. Женщина не уходит не потому, что хочет этого, а потому, что она находится в ловушке, которую методично создает партнер.
Цикл насилия:
В такой ситуации женщина теряет не только самооценку («Кому я такая нужна?»), но и веру в себя, силы и ресурсы, чтобы действовать. Она живет в режиме постоянного выживания.
— Почему одним удается вырваться, а другим нет?
— Ключевой фактор — внутренний ресурс, который часто формируется в том же детстве. В случае Марины мы видим не сломленную жертву, а борца. Ее детский опыт, где она вынуждена была «протестовать» и выживать, сформировал в ней невероятную адаптивность и силу духа. Она научилась выживать в экстремальных условиях.
Это так называемый посттравматический рост — способность не просто выжить, но и найти в травме ресурс.
Ее спасла способность любить — не мужа, а своих детей. Когда ради себя уже нет сил, мотивацией становятся они. А еще — не потерянное человеческое начало, эмпатия.
Если вы узнали в истории нашей героини себя или близкого человека, психотерапевт рекомендует предпринять следующие шаги:
История Марины — это не история поражения. Это история того, как даже самая тяжелая травма может стать точкой для возрождения, если найти в себе силы не сдаваться и обратиться за помощью. Выход есть всегда.
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ga@onliner.by