«Это чужестранное растение, знатным разнообразием цвета всем сведущим в травяной науке приятнейшее», — писал про цветок архитектор его популярности. Заморский гость появился в Европе лишь в XVI веке и, в отличие от других пришельцев той же эпохи, например томата и картофеля, сразу вскружил головы своей кажущейся неземной красотой. Более того, наравне с драгоценными металлами и камнями в сознании сначала избранных, а потом и обычных людей он быстро превратился в мерило ценности, обладающее конкретной стоимостью сокровище, предмет роскоши, рынок которого мог принести высокий доход. Однако, как показали события осени 1636-го — зимы 1637 года, помешательство закончилось впечатляющим феноменом, над разгадкой которого до сих пор бьются ведущие экономисты мира. Чужестранное растение сперва называлось lilionarcissus, но известность получило как tulipa, tulipan, tulip, tulp (тюльпан), а ажиотажная, спекулятивная торговля его луковицами, подчас стоившими целое состояние, сейчас называется тюльпаноманией или тюльпанной лихорадкой.
Тюльпан пришел в Европу со склонов гор Северного Ирана с долгой промежуточной остановкой в Османской империи. Там его уверенный культ (он даже считался одним из символов правящей династии султанов) сложился еще в Средние века, и последующая миграция растения, чей цветок напоминал тюрбан (отсюда и название), на запад была лишь вопросом времени. Согласно самой распространенной из версий, драгоценные луковицы отправил в Европу Ожье де Бусбек, посланник Священной Римской империи при дворе Сулеймана Великолепного в 1550-е годы. Некоторые специалисты отрицают роль посла в знакомстве европейцев с цветком, но, как бы то ни было, в 1559 году в немецком Аугсбурге документально зафиксирован первый цветущий тюльпан региона.
На то, чтобы свести с ума континент, понадобилось еще несколько десятилетий, и главную роль во впечатляющей промокампании цветка сыграл смотритель Венского императорского сада Шарль де л’Эклюз, больше известный как крупнейший ботаник своего времени Карл Клузий. Именно ему принадлежит высокая оценка тюльпана как «приятнейшего растения», знатного своим разнообразием цвета.
В 1590-е годы, после изгнания из Вены Клузий переезжает в нидерландский Лейден, где продолжает свою кипучую ботаническую деятельность, в том числе по популяризации экзотического растения tulipa. Как оказалось, природные и климатические условия Республики Соединенных провинций (а именно так назывались Нидерланды в то время), подходили для тюльпана как нельзя лучше. Песчано-торфяные почвы территории между Лейденом и Харлемом, видимо, понравились цветку даже больше своей горной иранской родины и тем более превзошли сады Стамбула и Вены. К началу XVII века садовники республики отлично освоили искусство его выращивания, ну а дальнейшее сделал сам тюльпан.
В среде состоятельных жителей Северной Европы он произвел эффект разорвавшейся бомбы.
В первую очередь дело было в эффектном внешнем виде тюльпана, не похожего на привычные аналоги, произраставшие на континенте. Поначалу впечатляли даже его простейшие двухцветные виды — с белым или желтым донцем и красными или пурпурными лепестками. Однако быстро выяснилось, что рядом с ними на грядках иногда появляются и еще более кружащие голову растения, чей бутон был окрашен в невероятные сочетания оттенков с алыми «искрами» на ярко-желтом фоне или белыми разводами на пурпурном. Такая случайность, хаотическая непредсказуемость окраса завораживала, красота казалась невероятной и, естественно, вызывала желание обладать ей за любые деньги. Украшение экзотической восточной новинкой — затейливым тюльпаном — шляпы или платья быстро стало пиком моды среди европейской аристократии и стремительно богатевшей буржуазии.
Естественно, все усилия нидерландских цветоводов того времени были направлены на получение именно видов тюльпанов со сложным рисунком бутона. К сожалению, для них уровень понимания его происхождения в XVII веке, да и в последующих столетиях был недостаточным для воспроизводства таких цветов на постоянной основе. Лишь в XX веке выяснилось, что пестрота таких тюльпанов (они называются пестролепестными) вызвана вирусами. При этом из их семян вырастали обычные двухцветные растения, размножение редких видов могло быть достигнуто лишь с помощью луковиц. Проблема заключалась в том, что пестролепестные сорта были ослаблены вирусами и размножались куда менее охотно, чем обычные, «простые» цветы. То есть при всем желании обеспечить спрос достаточным предложением сделать это было невозможно. Луковицы пестролепестных тюльпанов оставались редкостью, новые расцветки появлялись беспорядочно, механизм их возникновения был непонятен, а значит, по мере увеличения количества страждущих обладать ими стоимость таких видов все росла и росла.
«Если у тебя уродился пестрый тюльпан, покажи его знатоку, и о твоем тюльпане заговорят. Всякий захочет увидеть его. Всякий выскажет что-то свое», — писал в 1637 году автор анонимного памфлета «Беседы Вармондта и Гаргудта».
Республика Соединенных провинций получила независимость от Испании в 1579 году после Восьмидесятилетней войны. Освободившись от обузы, страна быстро превратилась в самое передовое во всех отношениях государство мира, вступив в XVII столетии в свой «золотой век». Прогрессивное политическое устройство, выдающийся расцвет культуры, искусства и науки сочетались с невероятными экономическими успехами. Нидерландская Ост-Индская компания, первая в мире транснациональная корпорация, созданная в 1602 году, на протяжении двухсот лет контролировала торговлю со странами азиатско-тихоокеанского региона, зарабатывая на пряностях, чае, шелке, керамике, хлопке и серебре фантастические деньги и став крупнейшим предприятием эпохи. Одновременно республика торговала с Восточной Европой, получая оттуда дерево и зерно. В Амстердаме в том же 1602 году возникла и первая в мире фондовая биржа, а затем и Амстердамский банк, прадед всех нынешних центральных банков.
Параллельно появился и настоящий рынок тюльпанов — только не цветов, производство которых сейчас является важной отраслью экономики современных Нидерландов, а их луковиц.
Луковицы простых сортов по мере увеличения спроса на пестрые дешевели и становились доступны относительно широким народным массам. Постепенно обмен ими среди профессионалов-цветоводов уступил место традиционной купле-продаже, и луковицы тюльпанов стали обычным товаром, иногда выступавшим в качестве эквивалента денег. То есть в порядке вещей была продажа, например, дома за определенное количество луковиц определенных сортов, а потом покупка за них корабля.
Очень быстро тюльпаны стали рассматривать и как высокодоходный инвестиционный инструмент. В первую очередь это касалось редких пестрых сортов, которые постоянно дорожали. Хрестоматийным примером стал сорт Semper Augustus — возможно, самая желанная цель всех цветоводов Харлема, Алкмара и Лейдена. В 1623 году за десять его луковиц предлагали 20 тыс. гульденов, а уже в следующем готовы были выложить 3 тыс. гульденов всего за одну. Это рекордные, но весьма показательные цифры. Цена в тысячу гульденов за луковицу пестрого сорта попроще была в порядке вещей. Для сравнения: эта сумма — эквивалент 10 килограммов серебра или 860 граммов золота. Квалифицированный ремесленник зарабатывал в год 150—300 гульденов, крепкий купец — от 1 тыс. до 3 тыс.
В 1635 году была зафиксирована сделка по продаже 40 луковиц одного из пестрых сортов сразу за 100 тыс. гульденов. В то же время 930 килограммов масла стоили 100 гульденов — в тысячу раз меньше.
С удешевлением луковиц простых сортов и увеличением количества «новинок» на рынке в оборот тюльпанов вовлекались все новые игроки, хотя по-настоящему массовым это явление не стало. К 1635 году на рынке появились сделки, который сейчас принято называть фьючерсами, то есть покупался и продавался будущий товар, которого еще формально не существовало в природе. Это был важный шаг к наступившей вскоре тюльпаномании.
Фьючерсная торговля к этому времени (а речь идет, напомним, о 1630-х годах) была в Нидерландах обычным делом. На Амстердамской бирже уже давно вовсю заключались контракты на колониальные товары, которые еще предстояло привезти с каких-нибудь Моллукских островов, или на зерно будущего урожая. К распространению этого вида сделок на тюльпаны подталкивал сам цикл их культивации. В Нидерландах это растение в зависимости от года цветет неделю-две в апреле или мае. В летние месяцы отцветшие луковицы уже с будущим потомством находятся в спячке, и лишь в этот период их можно извлечь из грунта и перепродать. Осенью молодые луковицы пускают корни, и после этого пересаживать их уже нельзя, иначе они не выживут. Подобные особенности означали, что физическая торговля была возможна лишь летом, однако фьючерсы стали спасением для цветоводов и особенно тюльпаноманов, позволив им заключать сделки в течение всего года, в том числе осенью и зимой, под обязательства (расписки) передать покупателю следующим летом еще не существовавшие в природе молодые луковицы.
Вторым фактором, обусловившим начало тюльпанной лихорадки, стало появление летом 1636 года так называемых народных торгов.
Сначала в церквях, а затем в обычных тавернах стали собираться клубы тюльпаноманов (так называемые коллегии) и устраивать там свои мини-биржи по купле-продаже растения. Ранее подобной торговлей занимались лишь цветоводы-профессионалы или зажиточные любители тюльпанов. С падением их стоимости к подобной деятельности примкнули слабо разбирающиеся как в цветах, так и в экономике любители.
Всех этих «непрофессионалов» привлекала кажущаяся высокая доходность рынка и возможность торговать, по сути, воздухом. С легкостью заключая в таверне на коллегии (естественно, под соответствующие возлияния) фьючерсный контракт, они платили лишь символический первый взнос («деньги на вино», максимум 3 гульдена) и к тому же часто получали еще и премию от продавца-фермера. Расчет был на то, что к следующему лету цены на уже физически имеющиеся луковицы сильно вырастут и тюльпаноман сможет перепродать их другому тюльпаноману, положив в карман не только откат от фермера, но и разницу в цене.
Активнейшее заключение подобных спекулятивных сделок началось в первую неделю ноября 1636 года.
Дополнительным фактором, разогревшим лихорадку, стали слухи о будто бы готовившемся в парламенте Нидерландов решении о введении так называемых опционов. Это означает, что покупатель мог бы отказаться от выкупа тюльпанов, на которые был заключен фьючерсный контракт, заплатив лишь минимальную неустойку (говорили о всего 3,5% от суммы сделки). В такой ситуации тюльпаноманам казалось, что они и вовсе практически ничем не рискуют (точнее, рискуют очень малыми суммами), и они окончательно обезумели.
На народных коллегиях под кувшины вина и кружки с пивом начались безудержные, зачастую круглосуточные спекуляции будущими, а пока еще бумажными луковицами. С ноябрьского минимума до Рождества индекс цен на них вырос почти в 18 раз. После Рождества особую популярность получили простые («мусорные») сорта тюльпанов, потому что редкие пестрые стали стоить и вовсе заоблачных денег. Например, фунт сорта Switser, в ноябре уходивший за 60 гульденов, в феврале стоил уже 1500. Часто одна и та же партия луковиц меняла владельцев по несколько раз за одну сессию коллегии, и каждый из продавцов считал себя гениальным бизнесменом, положившим в карман прибыль.
Вот только прибыль эта была виртуальной, зафиксированной только на бумаге.
Бесконечно подобное продолжаться не могло. К началу февраля неестественность происходящего стала очевидна даже протрезвевшим тюльпаноманам, и количество оптимистичных покупателей резко, фактически одномоментно упало до минимума сначала на коллегии в Харлеме, за чем последовала цепная реакция паники и в остальных нидерландских городах. Помешательство закончилось. В феврале 1637 года цены вновь откатились до своих ноябрьских значений, упав в 20 раз.
В следующие недели и месяцы наступило горькое похмелье, сопровождавшееся попытками разрулить ситуацию. Она казалась безвыходной, ведь большинство тюльпаноманов-покупателей не могли расплатиться по своим заключенным на пике лихорадки фьючерсам, потому что изначально не собиралась это делать, надеясь на перепродажу купленной партии. При этом неисполнение контракта считалось невозможным. В условиях жесткой протестантской этики, господствовавшей в стране, банкротство автоматически делало несчастного изгоем собственного цеха, общины, семьи. В стране начали печататься религиозные памфлеты, обличавшие обезумевших спекулянтов и обуявший их грех стяжательства.
Государство фактически устранилось от решения проблемы, передав все на усмотрение городских магистратов.
Доверие, изначально бывшее залогом деловых отношений в среде нидерландского бизнеса, было разрушено. В конце концов с помощью созданных третейских судов продавцов и покупателей буквально заставили расходиться миром. Ситуацию спас тот факт, что, хотя фьючерсные деньги были «бумажными», такими же были и луковицы, и продавцы прямых убытков от неисполнения сделки не несли, имея возможность все-таки заключить повторную сделку уже не со спекулянтом, но по справедливой, а не перегретой цене.
О происходившем тогда последующие поколения историков и экономистов во многом судили по тем самым религиозным памфлетам, распространившимся в первые недели после окончания «лихорадки». Именно поэтому долгое время считалось, что тюльпаномания была одним из первых (если не первым) случаев лопнувшего биржевого пузыря, массовость участия в котором привела к полномасштабному экономическому кризису в стране. Лишь в XXI веке появилось убедительное понимание, что действительность была проще и сложнее одновременно.
Во-первых, была опровергнута массовость тюльпаномании.
Истерия была вовсе не всеобщей, абсолютное большинство жителей Республики Соединенных провинций участия в ней не принимало. Спекуляции были действительно ожесточенными, но участвовали в них в зависимости от коллегии от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. Соответственно, не было и никакого экономического кризиса. Возник «кризис доверия», навсегда изменивший деловую атмосферу внутри нидерландского общества, но страна продолжала успешно развиваться до 1670-х годов, оставаясь мировым экономическим лидером.
Сейчас тюльпаноманию принято рассматривать как социально-экономический феномен, потрясший этические основы ведения бизнеса в стране. Неисполнение контракта, прежде казавшееся просто невероятным, после «лихорадки» стало рассматриваться как возможный и, более того, вполне вероятный вариант развития событий. Физически деньги при этом практически не потеряли ни продавцы, ни покупатели, но послевкусие все равно было крайне неприятным для всех участников. Почему же нидерландцы с их, казалось бы, сдержанной протестантской этикой вообще поддались на подобные соблазны? Ответ также лежит скорее в области психологии. При всей своей бережливости жители страны никогда не гнушались рисковать. Люди, живущие на крошечной территории, которая во многом была отвоевана у моря, смогли победить огромную Испанию, после чего создали собственную колониальную торговую империю, и это было невозможно без решимости делать не всегда очевидный выбор.
В данном случае некоторые из них ошиблись, тем более что как раз в эти годы в стране свирепствовала эпидемия чумы, что только добавило в поведение жителей Нидерландов фатализма. Главное, что при этом в тюльпанах они не разочаровались, в конце концов превратив этот чудесный цветок из «чужестранного растения» в свой национальный символ.
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!
Есть о чем рассказать? Пишите в наш телеграм-бот. Это анонимно и быстро
Перепечатка текста и фотографий Onlíner без разрешения редакции запрещена. ng@onliner.by